У вас наверняка есть какие-то предположения, почему Гарт хочет убить вас.

Это было слишком.

— Для этого вам нужно будет использовать власть, — резко сказала Териза. — А откуда вы собираетесь ее взять? Я знаю только один источник. У вашего отца. Но он просто так ее вам не отдаст. Он никогда не пойдет на это. Значит, вы собираетесь предать его. Вы собираетесь каким-то образом сместить его с трона. Вы, вместе с принцем Крагеном. — Она едва успела притормозить и не сказать: и с Найлом. — Вы даже брата Джерадина настроили против него. — Выражение ужаса на лице Элеги свидетельствовало, что Териза зашла уже слишком далеко. — Я не хочу иметь с этим ничего общего.

— Но почему? — Сквозь изумление леди прорвалась ярость: — У вас есть какая-то альтернатива? Вы настолько чисты, что можете найти решение проблем Морданта без предательства?

— Он ваш отец. Это должно приниматься во внимание в первую очередь.

Элега выпрямила спину и расправила плечи. Фиалковые сполохи глаз придавали ей уверенный царственный вид, вид женщины, умеющей пользоваться своими правами.

— Уверяю вас, миледи, — сказала она сурово, — что это принимается во внимание в первую очередь. Вы понимаете меня настолько хорошо, что мне печально видеть, как мало вы во мне понимаете.

И, кивнув Теризе на прощание, так четко и заносчиво, словно вызывая ее на дуэль, леди Элега покинула комнату.

Териза долго смотрела на дверь после того, как та закрылась. Она допустила серьезную ошибку; она лишилась последней возможности выяснить, каким образом Элега и принц Краген собираются отобрать Мордант у короля Джойса. Она собралась уже было осыпать себя проклятиями — но душа у нее к этому не лежала. Ведь то, что предлагала ей Элега, не имело никакого смысла.

Спрятать ее. Надолго? До конца зимы? До тех пор, пока не появится армия Аленда? До тех пор, пока Орисон не будет в кольце осады? Двадцать, тридцать, сорок дней?

Это не имело смысла.

Териза не хотела даже думать об этом. Это было безумно и невозможно. Чего она сейчас хотела — так это знать, что случилось с Артагелем и Джерадином.

И кроме того, она хотела знать, что сделало ее столь ценной, что люди готовы были ради нее рисковать своими жизнями. Неужели с ней все же было связано что-то очень значительное, заслуживающее ненависти Гарта и крови Артагеля?

А за окном ярко светило солнце, словно радуясь самому факту своего появления.

Если бы Териза долго оставалась в одиночестве, она совершила бы какую-то глупость. Точнее сказать, она совершила бы что-то, и была уверена, что чего бы она ни сделала — это было бы глупым. К счастью, пока она собиралась с мыслями, у дверей ее комнат появился Джерадин.

Багровые пятна горели на его щеках, взгляд был почти остекленевшим; он хмурился, как будто испытывал боль; его пальцы постоянно порывались чем-то заняться, хотя руки он держал прижатыми к бокам. И тем не менее он пришел к ней.

Выросшая в доме, где проявления чувств были редки, она не бросилась в объятия Джерадина, чтобы успокоить его и себя. Она втянула его в комнату, закрыла дверь и, проглотив комок в горле, тихо спросила:

— Как он?

Джерадин приложил усилия взглянуть на Теризу — вырваться из своего оцепенения и посмотреть на нее. Затем осторожно протянул руку и легонько коснулся кончиками пальцев ее порезанной щеки. Каким-то образом ему удалось улыбнуться.

— Больно? Выглядит не так уж страшно. Я рад, что с тобой все в порядке.

— Джерадин, как он?

Его самоконтроль тут же оказался сломан. Улыбка исчезла, а глаза наполнились слезами.

— Лекарь сделает все, что в его силах. Он не знает, чего ожидать. Артагель потерял слишком много крови. Он может умереть.

Он сгорбился и прижал руки к груди, словно поддерживая себя — будто настолько пал духом, что нуждался в физической поддержке.

Мгновение Териза стояла неподвижно. Затем, отвергнув все, чему ее учили о людях и боли, бросилась к нему и обняла его так крепко, как только могла.

Они долго стояли, прижавшись друг к другу.

Когда она в конце концов отпустила его, он сначала не смотрел на нее. Потирая лицо, он чуть слышно заговорил:

— Не знаю, рассказывал ли я тебе об этом раньше… Моя мать умерла, когда я был еще совсем ребенком. Какая-то лихорадка — мы так и не узнали, что это было, но она мучила ее долгое время. Мне, во всяком случае, это время показалось страшно долгим. Мне исполнилось всего лишь пять лет, — и я был ее самым младшим ребенком, и потому она хотела, чтобы я находился с ней, — и я видел как она умирает, и мне казалось, что меня разрывает на куски. И я поклялся… — Он медленно поднял голову, позволяя Теризе увидеть его горе, — мне было всего пять лет, но я поклялся, что никогда не позволю умереть никому, кого я люблю.

Затем он вздохнул, и постепенно выражение его лица смягчилось.

— Я могу только надеяться, что Артагель не подведет меня, потому что практически ничего не могу сделать для его спасения.

— Мне очень жаль, — она не знала, что еще можно сказать. — Во всем виновата лишь я одна. Я была единственной, кого хотел убить Гарт. Правда, никак не могу понять, почему.

Он шмыгнул носом, чтобы прочистить его.

— Не говори глупостей. Виноват Гарт, а не ты. — Пока он пытался успокоить ее, к нему вернулась озабоченность и он нахмурился. — Точно так же можно утверждать, что виноват я, раз не сумел остановить его. Или, если взглянуть на это с другой стороны, виноват верховный король Фесттен. Ведь Гарт всего лишь Бретер верховного короля. Он просто исполняет его приказы. Можно даже утверждать, что в этом виноват король Джойс. Если бы он не был настолько скрытен, то верховный король не посмел бы послать сюда Гарта.

— Так что… — Джерадин совершил не увенчавшуюся успехом попытку улыбнуться ей, — если рассуждать таким образом и дальше, можно убедиться, что ты единственная ни в чем не виновная.

Он неправильно понял ее. Она ощущала не вину, а скорее сожаление, такое же острое, как клинок. Но различия между этими понятиями сейчас не имели особого значения. Вместо того, чтобы попытаться объясниться, она сказала, словно продолжая ту же тему:

— Я в этом все же не уверена. Мне кажется, что я совершила что-то ужасно глупое.

Из-за растерянности он понял ее слишком буквально.

— Минутку… Ты хочешь сказать, что Гарт напал на тебя потому, что ты совершила какую-то глупость?

Териза покачала головой.

— Элега проводила меня до моих комнат, сюда. Она предложила мне свою защиту.

Джерадин уставился на нее. Его челюсти были сжаты. Териза внезапно осознала, что его можно испугаться; пристальность, с которой он смотрел на нее, вызывала холодок в груди. И, словно сдерживая вспышку гнева, он осторожно сказал:

— Может быть, ты лучше расскажешь мне более подробно?

Териза как можно проще описала ему беседу с Элегой, наблюдая при этом, как растет его негодование.

— Упомянув о принце Крагене, я лишилась последнего шанса на то, что она когда-нибудь расскажет мне о своих намерениях. Она уже не будет со мной откровенна.

Джерадин отвернулся, чтобы спрятать от нее свое лицо.

— Зеркала и осколки! — страстно выдохнул он. — Сейчас она предупреждена. И станет более осторожной. И вскоре заметит Аргуса и Рибальда. Как только это случится, они больше не смогут следить за ней. Мы проиграли, даже не начав игру.

На этот раз Териза могла бы сказать: "Мне очень жаль", — и была бы правильно понятой. Но извинение, которое она могла была произнести, было бессмысленным, потому что все это было ничем в сравнении с тем, что ему еще предстояло услышать. Мгновение она колебалась. Почему бы не сохранить это в тайне? Хотя бы до тех пор, пока столь не характерная для него ярость немного поутихнет? Будет ли от этого кому-то хуже?

Однако ответ был ей уже известен. Она хорошо усвоила урок в этой обители тайн. Каждый раз, узнавая правду, он будет страдать. Но сокрытие ею от него правды означало предательство их дружбы.